PROMETA

Анна Елашкина читает «Банальность зла» Х.Арендт

Я читаю “Банальность зла” Х. Арендт .

Михаил Немцев  написал мне, что он знает, кто нынче жертва и занимает сторону жертвы.

Я пугаюсь такой ясности. Позиция моя крайняя методологическая: вместо “что” внимание мое обращено на “как”. Это лишает устойчивости, которая есть у предметного взгляда. Но вот, что получается при чтении Арендт.  

Вслед за автором, которая ведет медленную тщательную фактологическую работу, я пытаюсь у себя в памяти удержать то, что мне дано в тексте. Пытаюсь удержать целостность, припоминая сказанное, связывая фрагменты. К середине книги “феномены” стали собираться в три колеи: процесс суда, процесс мышления обвиняемого, исторический процесс в Германии с 1935 по 1945 год. Положенные как данность они обретают определенную топологию, форму.

Торкнуло меня на странице 182: аудиторию в суде опять сменили. Дежа вю. Очередной разрыв целостности.

Мне тоже трудно удерживать целое в таком количестве событий. Поэтому я очень внимательна ко всем разрывным моментам.

Про постоянные лакуны в памяти и в логике обвиняемого мы уже осведомлены. Форма его “мышления” вообще страшна. Но суд тоже постоянно делает разрывы прямо-таки театрально организованные. Остается загадкой процесс исторический. История, данная обвиняемому как слабо связные моменты, пока прячется ЗА текстом.

К середине книги художественная форма текста (изложение фактов, дескрипция) инициирует напряжение читателя, как бы вбрасывая его в поток событий и обостряя внимание к памяти.

Исповедь Августина (а суд и показания обвиняемого очень способствуют привлечению темы исповеди), дает связь текста с “Исповеди”, где концепт памяти был введен как место,  с одной стороны набора фактов жизни, а с другой —  целостности и осознанности, и как некий образ Вечности в Человеке.

Тема у меня при чтении памяти появилась не только как предмет описания в тексте (память обвиняемого, историческая память), но и как собственное проживание затруднения при чтении. Форма текста и его содержание в этом затруднении сближаются: мне трудно, и обвиняемый ничего в целостности не удерживает, да и суд все рвет…

То есть, Арендт осознанно или нет, применяет прием мимесиса. Но читатели обычно относятся только к предмету, не к своему мышлению во время чтения. Про эту книгу со мной обсуждают больше отношение свободы и государства, чем свободу и рефлексию своего собственного мышления и понимания.

Отношение только к предмету скрывает от читателя свои собственные лакуны мышления.А их немало! Уж я-то вижу… Речь не о сочувствии обвиняемому, а о рефлексивности читателя. Без соотнесения своей формы мышления с формами процессов, данных нам в тексте, даже вопрос о том, “где бы я был, окажись я там”, не возможен.

Обсуждение закрыто.