ЗВУКОМИР И СОЗНАВАНИЕ ВРЕМЕНИ

Автор: Генисаретский О.И.
Источник публикации: Архив автора

Звучащий мир

С появлением звукозаписывающей и воспроизводящей техники мы живем в интенсивоно и разнообразно озвученном мире.
Но скажешь ли, что в мире музыки?
В звучащих звукотоках и  звукосредах, — да! В звучании, как таковом,  в звукотоке, расщепленном на звуковыражение, звукопроизводство, с одной стороны,  и звукослух, восприятие, с другой.
И при чем тут чувство или сознавание времени? Это лишь один из навязчивых дискурсов.
Вопрос в раскладке дискурсивных  формаций и социальных, культурных и антропопрактик в отношении звукомиров.

Сознавание времени

Ориентация на процесс, в основе которой лежит сознавание времённности, — это стратегия распредмечивания без остранения, в ходе которой идентичность сохраняется в форме текущего состояния и проявляется в форме событий.
Однако  исходной является не точка зрения единичного дискретного, а точка зрения множественного и распределенного по среде, континуального процесса, метафорой которого является звучащий хаос, клубящийся звукомир.
Компромиссной схематизацией тогда будет многоместно- и  разновременное сознавание, перекличка голосов/времен (фуга).
Изначально в этом сознавании нет ни начала, ни конца, ни середины; ни внутреннего, ни внешнего, ни границ.
Ни у процесса сознавания времени, ни у процесса сознаваемого времени нет, стало быть, цели. Про него еще можно сказать, что оно целесообразно (без цели), но никак не скажешь, что оно целенаправлено.
Эта-то формальная целесообразность (рациональность) и выражается в предметно не квалифицированных категориях ритма и гармониии.
Ранее утверждалось, что ритм – это память во времени, а гармония – память в пространстве. Можно сохранить эти утверждения, оговорившись, что память распространяется не только на прошлое, но также на настоящее и будущее.
Правильнее же будет сказать, что категории гармонии и  ритма относятся к гологенным, цельнородным пространствам/временам, с откртытым, неозначенным масштабом замечиваемых в них вещей и событий.
Пространство и время суть условия сознавания (интендирования, направленного внимания) и замечивания, которое созначно уже не с направленностью, а с отнесенностью. Иначе говоря, сознавание направленно (интенционально), а замечивание относительно, хотя, вопреки приставке «от», оно, в связи с интенциональность, изначально суть отнесение «к».
Если задержаться на особенностях замечивания/отнесения, как на отдельной от сознавания процедуре, то     обнаружатся некоторые неожиданности.
В пространстве более-менее очевидны отнесения ко внутреннему и внешнему, но озадачивает отнесение к границе между ними. Эта озадаченность есть следствие подразумеваемого по привычке отождествления «внутренного» с центром субъктивной идентификации (самостью). Однако, местом идентичности может быть как «внешнее» (что собственно и подразумевается в понятиии идентичности с чем-то), так и граница (как то имеет место в случае с концептом  контактной поверхности в гештальт-терапии).
Применительно же ко времени отнесение к прошлому опознается как память, отнесение к настоящему как сознавание, а отнесение к будущему как ожидание. Этим распределение отнесений подчеркивается актуальность сознавания,  то, что случается как актуальное событие в настоящем времени, как акт, действие. И что оно непременно суть — самосознавание.
Вот с этим то созначением рефлексивно-возвратного «само», с одной стороны, и актуальности, с другой, и имеет дело драматургия психопрактического процессинга. Здесь – корень психодраматики как таковой. За ее покрывалом – блеск и нищета психотерапии.
Неуловимый прибыток опыта
«Когда я лечу, я птица…»
В каждой культуре есть налицо ограниченный набор обнаруживаемых, то есть выведенных на знаковую поверхность, перцептивно- и концептуально-означаемых психических состояний/событий. Опознаваемых и знакомых.
Он, этот набор, восполняется виртуально-событийными вывертками-проекциями на ту же самую перцептивно-знаковую поверхность. Таким образом в каждом текущей ситуации исполнительской событийности осуществим куда больший набор психических состояний/событий, чем то предустановлено наличной культурой.
Проживаемая полнота всегда вне культуры. Она гнездится на обочинах, в укрытиях на маргинальных сценах и экранах, которые оттого приобретают повышенную аттрактивность.
Иное дело, что эта виртуальная пленарность (оплотненность) чаще всего так и остается на обочинках. В качестве «субкультурности», «резервных возможностей» или того сора, из которого «растут стихи, не ведая стыда».
Акустическая идеосоматика
 
В процессе исполнения/слушания проиходит что-то вроде зависания, подвешенности в ударно-ритмической волне произведения.
По ходу звукового становления образуется сразу несколько точек подвешенности, между которыми устанавливаются своего рода пространственные отношения. И строятся «воздушные» замки. Звукострой.
В подвешенности отстраивается телесность про-ис-ходящего, по-ведомого на видимой исполнительской сцене и, одновременно, в том невидимом пространстве, что строится ритмической волной.
Разнообразная сценическая антропология происходящего.
Игра с четвертой стеной, обыгрывание ее прорыва в направлении слушателя.
Если верно, что по первым тактам можно ощутить длительность исполняемого произведения, то перед нами агон, пря с предзаданной конечностью (смертностью), c той немотой, что неминуемо наступит по скончании звука.
И отсюда – текущие ритмические перемены, попытки переиграть слушателя, ввести его в заблуждение относительно ожидаемого конца.
Акустические койномы
Что-то бьется,  проклевывается. В какой утробе?
Что хочет обозначится, из-звучится, выбраться наружу, родится? Что бьется лбом о стену с той (четвертой) стороны?
Акустическая медиа-син-кразия?
Акустическая атлетика хард-рока
 
Расхождение громкости, сечки, рубки — с ценностной интонацией, проступающей сквозь плотную завесу оглушающего, ударного звука. Например, «Люби меня…» («Собоки-Наки»).

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal

Добавить комментарий