ТЕЗИСЫ О КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКЕ И ЭКОЛОГИИ КУЛЬТУРЫ


Этот текст являлся введение к нашему обзору «Искусство и  духовная жизнь», написанному в начале перестройки. Надеюсь, что печать времени и обстоятельства издания его в Информкультуре Министерства культуры СССР не помешают сегодняшнему читателю разглядеть то, как мы тогда представляли себе культурно-экологическую проблематику культурной политики. События культурной жизни отражают процессы общественного развития, – и влияют на них. Во времена интенсивных перемен, как сейчас, когда мы нуждаемся в выверенных ориентирах развития,  это влияние особенно усиливается.Хотя культурное наследие прошлого, как и устремленное в будущее современное искусство декларативно признаются “ценнейшим достоянием” и одним из источников “здоровья общества”, это не означает, что социально-культурные факторы действительно признаны столь же решавши­ми для развития страны, как и факторы научно-технические, социально-экономические или организационно-управленческие. Тем не менее расширение гласности и установка на демократизацию разных сфер жизни, составляющие самую суть перестройки, именно в художественной сфере успела проявиться с наибольшей наглядностью. Восстановление памяти о несправедливо забытых или замалчиваемых именах, обнародование произведений, года­ми и десятилетиями остававшихся неизвестными широкому читателю, поиск отвечающих сути твор­чества отношений между деятелями культуры и специалистами по со­циальному управлению, повышенное внимание к духовному наследию на­ших народов – вот некоторые признака давно ожидавшихся в искусстве перемен.Разумеется, за первым периодом перемен должен последовать второй, более глубокий и долговременный. Речь идет о процессе рас­ширения и усиления социальных функций культуры, о ее все возрас­тающем влиянии на характер и направленность политических, экономи­ческих и экологических процессов в обществе.В условиях интенсивной перестройки, когда многие звенья об­щественной жизни перестают воспроизводиться по инерции, когда они реконструируются иди даже проектируются заново, процесс создания, обращения и хранения культурных ценностей начинает играть столь же фундаментальную роль, что и процесс научно-технической революции. И только вместе взятые они способны противостоять организационно-технологическим “псевдоморфозам” развития и обеспечивать его гу­манитарную направленность.Наиболее пронзившимися на сегодня можно считать следующие ас­пекты расширения и усиления функций культуры:1. Прогрессирующая дифференциация таких, например, социальных функций, как охрана памятников, создание новых художественных цен­ностей, пропаганда классических произведений искусства прошлого и настоящего, организация досуга населения, его эстетическое воспи­тание, формирование художественно благоустроенной среда. Отсюда – творческий и научный поиск новых ценностей, форм реинтеграции обособляющихся функций в новое целостное состояние культуры; по­стоянные изменения смысла и содержания понятия “культура”; потреб­ность в новых межведомственных или вневедомственных методах управ­ления культурным процессом, адекватных текущему состоянию культуры[1].2.  Обнаружение значимости различных исторических горизонтов, чрезвычайно важных для понимания протекающих в культуре процессов: например, в масштабах одного поколения, семидесятилетнего периода существования советского государства и культуры, двух-трех столе­тий модернизации русской культуры и, в несколько меньшем масштабе, сходных процессов в культурах других народов, населяющих нашу страну, наконец, в масштабе тысячелетних истоков всех наших куль­тур. В каждом из горизонтов исторической жизни культуры устанавли­вается свое понимание преемственности, обнаруживается особый спо­соб бытия художественных ценностей[2].3. Одновременное существование целого ряда творческих концепций, дисциплин, изучающих жизнь культуры и наличие множества движений и сообществ, обладающих разными образами культура, благодаря этой повышенной рефлексивности культуры, возросшей роли концептуального, умного начала в ней становится особо очевидной фундаментальная роль культурного наследия, классических форм искусства и мифопоэтических традиций   для реалистического самосознания культуры, для осуществления плодотворной культурной политики[3].Все перечисленные процессы можно свести, с одной стороны, к увеличению разнообразия социально признанных культурных ценнос­тей, творческих деятельностей, культурных услуг и образных сред, а с другой, к увеличению спектра принимаемых ими (для разных групп и типов личностей) поведенческих значений. Это   центробеж­ные процессы. В ответ на их действие в обществе начинает разраба­тываться и осуществляться культурная политика, которая должна реа­листически отражать сложившуюся культурную ситуацию и активно влиять на ее дальнейшее историческое развитие.Вторая половина 80-х годов   в художественном отношении – вре­мя на удивление многозначное. Сегодня в искусстве договаривается и допоказываются многое из того, что оставалось не выясненным в 60-е годы. Типологическая близость социальных ситуаций и средний воз­раст активно действующих мастеров культуры – ближайшие причины то­го, почему голос 60-х ныне столь силен. Но этим дело не ограничи­вается; обратная историческая перспектива уводит нас назад гораздо дальше – в художественное развитие 20-х годов (искусственно пре­рванное, по мнению многих, с наступлением 30-х). В стихию искус­ства “серебряного века”, т.е. 10-е годы и т.д. Причем весь смысл нынешней демократизации культурной жизни многим видится в этой перспективе как беспрепятственная, всесторонняя реализация линии на реавангардизацию искусства. Любые сомнения в ее ценности воспри­нимаются как проявление косности и других пережитков 70-х или 30-х годов.В то же время альтернативная авангарду линия культурно-эколо­гических процессов, включавшая интерес к художественным и духовным ценностям традиционного народного и классического искусства, к му­зейным и внемузейным памятникам культуры и истории, к сокровищам традиционной культуры психологической деятельности и т.п.,  то есть все то, что тяготеет не к новизне, остроумию или бойкости общения, а скорее к глубине и чистоте, остается вне историософии “шестиде­сятников”.Для приверженцев культурно-экологической ориентации, вовсе не безразличных к обновительному пафосу как таковому, совершенно оче­видно, что 60-е, 20-е, 10-е или предшествующие им годы – мнимые, иллюзорные точки отсчета для исторической типологии современного нам искусства. Какой смысл, например, называть характерное для нашего времени использование жанровых и стилистических форм архаи­ческого или развитого, но традиционного искусства прошлого пост­авангардизмом, если именно авангардность и ее эстетические ценности программно отрицаются в таких исканиях? Понятнее ли будет современный интерес к бытовым, художественным, духовным ценностям региональных и этнокультурных традиций, осознание важности вос­производственного, “хранительного” отношения к природным и куль­турным благам, если вновь концептуализировать его как “пассеизм”, “традиционализм” или “консерватизм”, пусть и с поставкой “нео”? Не попадаем ли мы при этом вновь, хотя и с обратной стороны, а ло­вушку авангардистских противопоставлений типа “пассеизм/футуризм”, “традиционализм/модернизм” и т.д.?Счет на десятилетия – это поколенческий ритм истории [4]. Очень важный, но отнюдь не единственный. К его ориентирам никак не сводится сегодня современное искусство – ни во внешнем, социо­логическом измерении, аи во внутреннем, духовном и идейном.Перераспределительная фаза перестройки в культуре, движимая благородным пафосом восстановления справедливости, по законам нравственного самодвижения культуры уже сменяется следующей фазой. У нее иные проблемы – правдивая формула преемственности на всех исторических горизонтах культуры, в “большом времени”, а не только в поколенческом. И – далее – вступление в права наследования заве­шанными традицией ценностями, не превращающее историю в ретро-шоу в не обнаруживающее себя в ней навязчивыми самозванцами.Да, культура “так же необходима для существования человека, как и воздух, и вода, и растительный и тавотный мир”, необходима ‘ “для его духовной оседлости, для его привязанности к родным мес­там, для его нравственной самодисциплины и социальности” [5]. Но, конечно же, эти аксиомы экологии культуры имеют в виду культуру высшей человеческой, духовной развитости. Важно быть уверенным, что  говоря о психологической перестройке людей, о “ду­ховности механического труда”[6] и повседневной, наполненной теку­щими заботами жизни, мы действительно имеем в виду “свободную сущ­ность человека”, право людей на “свободное общение”, “добровольное объединение во имя разумных целей, общего блага, творчества и со­зидания”, что мы будем отстаивать “уникальность каждого народа, каждой культуры”, будем опираться на “богатство их возможностей, которые должны получить условия реализации в труде, искусстве, семье, познании, общении, поиске истины”, что будет выработана культурная политика, достойная “достигнутого уровня знания, куль­туры, цивилизации” [7].Объясняя причины того, почему “снизились критерии в оценке ху­дожественного творчества”, как возникла эрозия ведомственной некомпетентности в руководстве художественным процессом, критики констатируют; произошло это потому, что “иерархия культурных ценностей уступала место должностной иерархии” [8]  и сложилась по­рочная, двойная этика культуры, в которой “недосягаемые образцы” искусства вспоминались только в парадных воздыханиях и академичес­ких ссылках, а для повседневного культурного обихода довольствова­лись сниженными критериями, приспособленными к временным лидерам и кумирам. Возвращение же в “большое время” культуры – это прежде всего согласие мерить свои деяния его мерками”.Пока же, переступив порог второй фазы перестройки, “мы оказа­лись не готовы к глубокой аналитической работа, не готовы как про­фессионально, так и организационно” [9]. Эти слова, оказанные на VХ съезде Союза журналистов СССР, относятся ко всем областям культуры. “Новое мышление” в условиях усиления роди культуры – это на только смолов, справедливое мышление, но и мышление (пронизанного “вечными ценностями человечества” [10] , памятью о “вечной абсолютной ценноости человеческой жизни”, о том, что “каждый человек – потенциальное чудо”, памятью, “перед которой обязали отступать любые частные с локальные, групповые, национальные, региональные интересы”. Мышления, защищенное «культурой несогла­сия», но устремленной к “добровольному содружеству, высшему единству, к органической цельности”[11].Выработка такого мышления, его рост на почве текущей художест­венной жизни, конечно, дело не простое и не быстрое. Но и потреб­ность в нем не безосновательна. Она питается самой культурой, по­скольку в ной,   как писал когда-то А.Н.Веселовский,   “ничто ве­ликое, знаменательное, однажды проявившееся в жизни не исчезает бесследно, но только на время скрываем свою силу чтобы снова проявить их в минута крайней безвыходной, опасности” [12]. И другой источник этой потребности: явная и по многим признакам ощущаемая потребность многих людей, всего народа в более разнообразной, содержа­тельной, художественно благоустроенной и духовно насыщенной, осмыс­ленной жизни, осознающей себя о помощью чувства прекрасного, воз­вышенного и самобытного.Хотя надо сказать, что ориентация на историческое дально­действие, на пласты большого времени вовсе не составляет фун­кциональной альтернативы ориентации на близкодействие, ибо при­надлежат ока к разным историческим горизонтам культуры. Все ритмы исторического времени присутствуют в живом настоящем, одновременно поднимаясь над его поверхностью и  уходя в глубину, поглощая друг друга или усиливая.Основная альтернатива  нынешней творческой ситуации, рас­сматриваемая в предлагаемом обзоре, – в другом. С одной стороны, по­требность в выработке реалистической, активной культурной полити­ки (в условиях усиления социальных функций культуры) вызывает по­вышеннуюрефлексивности творческих инициатив, их концептуальность и программность, оцениваемую по критериям системного подхода, а о другой, они же воспринимаются как мертвящая, убивающая живой дух культуры псевдоморфоза и порождают альтернативный процесс оживления, одушевления-анимации культуры.Термин анимация  уже употреблялся в советской литературе, по­священной экологии культуры, культурно-просветительной работе и средовому дизайну. Им обозначается творческая, проектная или вос­питательная активность, направленная на целостное человеческое освоение каких-то средовых ситуаций, процессов и структур, из ко­торых почему-либо ушла бывшая в них жизнь и   в которые нудно ее вдохнуть. Благодаря анимации эти ситуации, процессы и структуры, мыслимые, производимые и управляемые сколь угодно аб­страктно, становятся обитаемыми, бытоносными.Обитание, оби­таемость – важнейшие символы эпохи научно-технической революции, апологического кризиса и выявления новой роли культуры.Структура предлагаемого обзора определяется обозначенной альтврнативой. В первой части его рассматриваются вопросы, связанные о повышенной концептуализацией художественного творчества. Здесь показано, что каждой творческой, художественной или критической концепции может быть поставлен в соответствие особый культурно-антропологический объект – аксиоматическое состояние сознания/воли художника, проявляющееся в мире творимого произведения в виде его основной ценностной интонации, колорита, аксиологического фона, а в пире культуры – как ее аксиоматика, носителем которой в потоке исторического времени является традиция. Во второй части обзора речь идет о различных поэтиках, трактуемых как концептуализируемые схемы духовно-практического опыта художника, и об использовании их в наблюдаемых сегодня процессах по анимации культуры.Выбор подобных тем для аналитического обзора предполагает та­кую форму обработки источников, при которой объектом информатики становятся творческие  концепции и программы, замыс­лы и установки. Поскольку процедура информационного представления творческих концепций на сегодня разработана еще явно недостаточно, одна из целей предлагаемого обзора состоит в том, чтобы способ­ствовать становлению этого информационного жанра. [1] Генисаретский О.И. Социальное проектирование как средство активной культурной политики // Социальное проектирование: методо­логическая проблематика/НИИК Министерства культуры РСФСР.- М., 1986. – С.78-96.[2] Мелик-Пашаев А.А. Об историческом чувстве художника // Творчество. – 1986. – и II. – G.26-27.[3] Дубин Б.В., Зоркая Н.А. Идея “классики” а ее социальные функции // Проблемы социологии литературы за рубежом;   Реф. об. / ИНИОН АН СССР. – М., 1983. – С.40-82; Лихачев Д,С. Прошлое – будущему, – М.; Наука, 1985. – 67 с.; Палиевский П.В. Литература и теория. – М.: Современник, 1978. – 280 с.; Пузырей А.А. Культурно-историческая теория Л.С.Выготского ж современная психология. – М.: Изд-во МГУ, 1986. – 117 с.[4] Кон И. С. Понятие поколения в современном обществоведении// Актуальные проблемы этнография и современная зарубежная наука. – Л.: Наука, 1979. – С.209-228.[5] Лихачев Д,С. Прошлое – будущему, – М.; Наука, 1985. – С. 67.[6] Аверинцев С.С. По линии наибольшего сопротивления // Сов. культура. – 1987. – 21 фев. – С.4-5.[7] Жданов Ю. Классовое я общечеловеческое в ядерный век // Правда. – 1987. – 6 марта. – С.3-4.[8] Михайлов Ал. Позиция и амбиция // Правда. – 1987. -30 янв. – С.З.[9]  На пульсе перестройки // Правда. – 1987. – 15 марта.[10] . Гельман А. Что сначала, что потом… // Лиг. газ.-1986.-10 сен. – С.4.[11] Жданов Ю. Классовое я общечеловеческое в ядерный век // Правда. – 1987. – 6 марта. – С.3-4.[12] Веселовский А.Н. Опыта по истории христианской легенды // Жур­нал Министерство народного просвещения. – 1875. – Т.1. – С. 284.

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal

Добавить комментарий