ВУАЛЬ

Я не отступаю от мусульманской линии моих обещаний. Вместе с тем вновь подчеркиваю неотторжимость культурообразующих факторов мусульманской мысли от факторов более общего характера – в авраамической традиции или мировой (в данном случае средиземноморской). Я продолжаю оставаться приверженцем александровой модели мироустройства. Я напомню: Александром Македонским была сформулирована модель цивилизационного мироустройства, которая продолжает действовать до сих пор. Из этого следует, что все События истории и метаистории каким-то образом связаны между собой.

Другое дело обнаружить связь между ними, это входит уже в задачи исследователя.

На этот раз мой разговор пойдет о том, что волнует и возмущает этические чувства западного мира и, прежде всего, России. Ислам де унижает женщину, держит ее затворницей мужского эгоизма, что по меркам современной этики представляется этаким варварством или продуктом недоброкачественной цивилизации. Женщина унижается. Женщина находится в плену у мужчины, ее заставляют носить вуаль на лице, она принуждена закрываться целиком, подобно спеленатой куколке. Но я вижу этот образ (именно образ) таким (см. рисунок).

Почему же мне видится этот образ романтизированным, сильно, быть может, экзальтированным для мусульманского вкуса? Вовсе не потому, что я по происхождению иранец с русской кровью, нет, ибо значительная доля романтики присуща и мусульманским женщинам. В моем утверждении следует исключить, впрочем, женщин палестинского происхождения, женщин из бедных кварталов, т. е. женщин, находящихся под влиянием ригористического мышления. Иного характера стиль женского убранства присущ магрибинским женщинам: он более свободен, нежели, скажем, в Палестине, и это обстоятельство очень чутко уловили французские художники в романтический период, во время и после походов на Восток Наполеона.
Именно в этом месте следует заметить, что, когда мы видим по ТВ запеленатых мусульманских женщин, следует помнить, что журналисты выхватывают женщин из бедных кварталов, им, журналистам, недоступны дамы из богатых кварталов. Те женщины им просто не интересны и, впрочем, не доступны, и они не создают проблемы. А проблема таки состоит в следующем: почему дамы одеваются совсем не так, как беднячки, почему они лишь прикрывают, вернее, обозначают прикрытие своих голов (но не лиц), когда оказываются на улице. И это не только социальная проблема, речь должна идти о более весомых принципах понимания того, что вменяется в вину западным вкусом.
Таким образом, я делаю вывод: проблема занавешивания лица у восточных женщин является в определенном смысле и проблемой западного вкуса. Запад видит восточную женщину так, как он хочет ее видеть, а не так, каковой она предстает в действительности. Это – сильный вывод, проблематичный, но, тем не менее, не лишенный основания.
Почему я выше упомянул иранцев. Недавняя моя поездка в Иран показала следующее. Действительно, те, кто хочет находиться под чадрой, тот под ней и ходит. Но таких женщин подавляющее меньшинство, большая часть из них ходит по городу в платке, на манер женщин из русских селений. Именно в этом случае возникает вопрос: а велика ли разница между традиционной репрезентацией русских и иранских женщин? Она не велика, ибо именно так православные ходят в церковь, а потому и в миру, но те же требования укрытия голов женщин присутствуют и в мусульманском Иране. Разные веры, а требования к женщинам одинаковые. Я повторяю, речь идет о проявлении установочного поведения. Но девушки и женщины из обеспеченных слоев иранского населения практически пренебрегают установлениями аятолл, находящихся у власти. Я видел девушек в роскошных лимузинах на улицах и в дорогих ресторанах вовсе без чего-либо на голове. Дело в том, что иранская культура с самого начала отчаянно сопротивлялась ригоризму и вносила свою лепту во все сферы жизни, включая и законоуложения веры. Однако ригоризм, как мы знаем, пришел в Иран, что вызвало ожесточенное сопротивление высшего сословия, студенчества и интеллигенции. Кто уехал за границу, а кто, как может, продолжает жить назло в Иране. Ситуация по накалу очень похожа на российскую в коммунистическое время.
Следовательно, я задаюсь вопросом о религиозно-культурных основаниях появления мотива занавешивания лица и всего тела в культуре Ислама. Занавешивание лиц исторически присуще и мужчинам. Вот последний пример: духовный лидер талибов мулло Умар скрывал свое лицо. Не потому, что он безобразен, а потому, что он по определению без-образен. Существовали в средневековье такие же примеры: знаменитый Муканна, поднявший восстание в районе Хорасана, скрывал свое лицо под зеленой вуалью. Его истинного лица не знали, не могли увидеть, ибо оно было не таково, каково оно есть. Сакрализация фигуры Муканны и мулло Умара налицо. Им есть, что скрывать, ибо их статус не позволяет им быть ровней остальным. Это – риторический шаг утверждения избранности, сакрализованности, приближения к божественному статусу, ведь никто, даже Моисей, не смог увидеть божественного Лика. Это – тайна. Выходит, и у талибов была своя тайна.
А началось все с лика пророка Мухаммада. Во многих миниатюрах его лицо занавешено вуалью. В этом случае важен пророческий статус, который подчеркивается нанесением вуали на лицо. Для исламской культуры лицо персонажей в искусстве чаще всего расподоблено, т. е. герой повествования предстает не таким, каков он есть на самом деле. В каждом изображении изобразительного повествования он не похож на себя же в предыдущем и последующем случаях его представления. Расподобление героя есть семантический вариант нанесения вуали. Ибо человек каждый раз не таков, каков он есть. А каков он есть на самом деле, ведомо только Всевышнему.
Лицо человека – тайна за многими печатями. А вуаль и есть своеобразная печать. Но более всего сказанное относится к женщине. Женщина подобна Хранимой скрижали в потаенности Храма, она – основная ценность семьи, ее нельзя увидеть, кроме домашних. Да и комната обитания женщин находится в потаенности дома, в его глубине. Для мусульман, воспитанных традиционно, появление неприкрытой женщины на улице абсурдно. Ровно те же чувства овладевали обществом и допетровской Руси. Женщина и особливо девица не имели права появиться без покрывала на голове даже при гостях в доме. Гостей обслуживали слуги.
У Ницше есть проникновенные строки в защиту культуры Ислама. Он говорит, что, в отличие от христианства, Ислам говорит «да» жизни, ибо в нем бурлит мужское начало. Насколько я могу понимать, Ислам – культура сугубо женская. Женское начало превалирует в нем, составляет его плероматическую сущность. Заговорив о роли женского начала, мы в первую очередь должны помнить об арабской этнокультурной доминанте. Скажем, иранцам или грекам в большой мере свойственно, действительно, мужское начало, начало воинов и мудрецов. У иранцев и индийцев еще до прихода арабов сложилось воинское сословие, рыцарство как таковое, на манер западному, но более позднему, рыцарскому этикету. Арабам не откажешь в воинских качествах, но их воинственность это воинственность женской необузданности, женской истерии на поле брани. Роль женщины даже в жизни арабо-исламского пророка Мухаммада была весьма значительна. Если у иранцев редчайшим явлением предстает женщина-воительница, то у арабов все проще. Например, династию мамлюков в Египте основала женщина. Трудно себе вообразить, что династию знаменитых на все Средиземноморье воинов основала женщина, ее звали Шаджарат-ханум и она была армянкой. Власть женщин в армянских семьях также известна. В последней книге об авраамическом Храме мне пришлось столкнуться с весомой ролью женского начала в генеративной структуре храмовой теологии в иудаизме, христианстве и исламе. Вот ближайший и знакомый пример: Богородица именуется Храмом, скинией завета только потому, что она зачала истинное Слово. А значение семистолпной Софии в Ветхом Завете находит самые плодотворные последствия в храмовой теологии и строительстве храмов имени Софии. Но самое важное состоит в том, что женское начало, преподанное таким образом, сакрализуется. Оно, подобно Богоматери, скрывается под пеленой (ср. иконографию Благовещения).
Важным остается одно: женщина всегда сохраняет свое генеративное начало, она априорно являет собой потаенное начало семьи и общины. Потаенность женского начала – это Событие, обладающее множеством жестов. Те же накидки, вуали, сетки, опущенные на лицо шляпы – все это жесты одного события. Низко опущенные полы шляп верная находка для тех, кто хочет утаить свое лицо. Не зря ведь шляпами охотно пользуются женщины в Испании, их манера сокрытия лица уходит в мусульманское прошлое страны. Стиль модехо еще долго будил воображение испанцев, южных французов и северных итальянцев.
Вуаль в европейской культуре 19-20 вв. этикетна для дам среднего и в особенности высшего сословия. Она не столько предохраняет, сколько украшает. Следовательно, вот одна из прямых функций вуали – украшение. Вуаль является украшением только потому, что ее основная функция предохранительна. Красиво то, что этично и в своей основе сакрально. Десакрализация многих Событий и, соответственно, жестов в новое и новейшее время привело к их эстетизации. Та же шляпа, она одновременно является и украшением, и неким предохранение от постороннего взора.
Вот еще один пример, который может показаться излишним только на первый взгляд. Вспомним стол распространенные в особенности у дам солнечные очки. Однако надо признать, что такие очки часто используются без нужды, когда нет необходимости защищаться от солнца. Ведь очки используются не только от солнца, обжигающего, слепящего солнца, подобно мужскому взгляду, но это и атрибут женского (преимущественно) туалета. Солнечные очки используются и в качестве вуали, скрывающей женский лик.
Даже опущенные веки, жест, часто используемый женщинами в качестве приема кокетства, не лишен обсуждаемого значения вуали. Женщина прячет свой взор, она уводит его, скажем, от мужского взгляда. Но такой прием близок к сокрытию всего облика. Это метонимия, когда через частное передается общее.
Вот мы и пришли к выводу поэтологического свойства: если в прошлом вуали носили откровенно символический или метафорический характер, то сейчас подобный образ оказывается некоторым намеком, определенным соблазном, в основе которого лежит метонимия. О соблазне см. специальную книгу Ж. Бодрийара. Эта тема напряму связана с нашей, но Бодрийар остроумно сказал о собласзне так много, что нет смысла повторять его.

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal

Добавить комментарий