СРЕДОВОЙ ПОДХОД В ДИЗАЙНЕ И АРХИТЕКТУРЕ

Автор: Генисаретский О.И.
Источник публикации: Выступление в Союзе архитекторов УССР 22.08.1978
Как известно, средовой подход есть реплика на экологическую проблематику. Если экология является сохранением и воспроизведением естественных, природных, натуральных ресурсов человека и в этом смысле является частью и развитием натуралистического и естественнонаучного подхода к природной среде, то средовой подход занимается средовой проблематикой скорее в переносном, метафорическом смысле, ибо речь идет не столько о природной среде, сколько о среде культурной, семиотической, наполненной всякого рода знаками и символами, в которой человек осуществляет осмысленное и переживательное поведение.Как только эта проблематика была признана культурно значимой, так обнаружилось, что дизайн и архитектура, немало того не подозревая, сначала оказались местом зарождения новой средовой действительности и даже новой эстетической действительности, которую я рискую назвать экологической эстетикой, и к процессам которой собираюсь подойти в конце своего сообщения.Учет средовых условий и ограничений является общим местом в профессиональной практике дизайна и архитектуры, поэтому речь пойдет не о таких достаточно известных понятиях, как предметная среда (предметно-материальная среда, о которой много писалось в теории дизайна), а я постараюсь говорить о другой стороне вопроса, более тесно связанной со средовой семиотикой, о том, как и из чего устроены знаковые среды. И в конце сообщения постараюсь дать эстетическую трактовку средовых понятий.
В первой части моего сообщения я буду говорить о ситуационном строении среды и о функциональной типологии средовых ситуаций.
Основным подходом средового понятия является, собственно говоря, даже не понятие среды, а именно понятие ситуации, а точнее говоря, противопоставление трех категорий: среды, ситуации и предмета. Они находятся друг к другу, во-первых, в иерархическом отношении, в том смысле, что ситуации могут состояться в предметах, а среды могут состояться в ситуациях. И поэтому наиболее просто эти понятия можно было бы определить так: ситуации, во-первых могут разлагаться на другие, более дробные ситуации, во-вторых, складываться из более дробных ситуаций; предметы – суть такие ситуации, которые уже не являются средами ни для каких других ситуаций, т. е. элементарные средовые образования, которые не могут быть расчленены на какие-либо новые ситуации; и, наоборот, среды – суть такие ситуации, которые никогда не являются предметами ни в каких других ситуациях, т. е. предметы – это наиболее низкий уровень реализации ситуаций, а среда, наоборот, есть верхний слой этого рассмотрения, она сама ни в одну из ситуаций не входит и является предельной массой ситуаций.
Место включения одного и другого применительно к проблематике дизайна и архитектуры может быть очень просто определено, ибо за точку отсчета здесь принимается человек, который может перемещаться из одной ситуации в другую. Ситуация – это то, в чем человек может перемещаться, в чем он может пребывать, из чего он может выходить, а среды – суть то, где мы пребываем всегда, не входя туда и не выходя никуда – это ситуация постоянного местопребывания.
Вот, если это иерархическое определение принять, а также принять образ человеческого перемещения, то тогда можно обратиться к функциональной типологии ситуации, связанной прежде всего с признаком сохранения и воспроизведения ситуации. Я сначала задам эту типологию формально, конструктивно, а затем расскажу о тех содержаниях, которые лежат за данной типологией. В частности, я постараюсь обосновать такой важный вывод, что если в рамках системного подхода функции, которые мы рассматриваем обычно организуются в сложные функциональные структуры и рассматриваются во взаимодействии, то есть как друг от друга зависимые, то суть средового подхода заключается в том, что эти функции к нам обращаются автономно, и из этого последует ряд интересных и важных выводов.
Каждая ситуация, поскольку человек может пребывать внутри нее, может попадать в эту ситуацию, перемещаясь в нее, и может выходить из этой ситуации, характеризуется по отношению к человеку по сути дела, как нейтрино. И вот одна из типологий ситуаций, которые мы рассматриваем, и говорит как раз об этих трех временных состояниях.
Первый момент – попадание в пространственную символику среды, попадание в ситуацию.
Второй – момент выхода из ситуации.
Третий – пребывание в ней.
Это одно измерение.
Затем, поскольку каждая ситуация предметна, наполнена предметами и сама может быть предметом для каких-то других ситуаций, мы можем апеллировать к каким-то обобщенным предметам, а также можем различать ситуации функционально. В частности, на основании различения, мы заодно различим и сами функции, к которым мы будем апеллировать, и которые мы можем организовать в функциональные структуры (рис. 1).

S
M
F
1.
Tr
+
+
+
2.
An
+
+

3.
Ad
+

+
4.
Pr

+
+
5.
Pl
+


6.
Ut

+

7.
X


+
8.
N


Рис. 1

Первый и простейший тип ситуации – это транслирующаяся ситуация, которая совершенно не зависит от факта пребывания в ней человека, попадания в нее и выхода из ситуации. Признак, которым мы эту ситуацию характеризуем, как независимость от того, что человек попадает в ситуацию, пребывает в ней и выходит из нее – ситуация от этого никак не изменяется. Это значит, что она транслируется в средовой структуре совершенно независимо от человека. Тут существуют природные предметы и все предметно-воплощенные образования, в частности, сооружения и предметы в них пребывающие, так существуют и городские образования.
Если бы мы оставались на такой чисто естественной, естественнонаучной точке зрения, или научно-технической точке зрения на городские структуры, то мы бы их и рассматривали как бы безотносительно к существованию человека: сколько народу посещает какой-то объект, каким образом они его посещают и посещают ли они его вообще – это как бы не сказывается на функциональных качествах городских ситуаций.
Рассмотрение ситуации может быть другого типа – оно характеризует уже не предметную часть городских средовых образований, а способ их функционирования и способ освоения этих ситуаций человеком.
Второй тип – мы его назовем «аннигилирующимися» ситуациями – это ситуации, которые таким образом изменяются от попадания в них человека, что пребывая в этой ситуации мы переживаем ее определенность, а выходя из этой ситуации, мы этот признак каким-то образом утрачиваем. Вот дальше, когда мы будем дифференцировать среды на психологические, социально-психологические и чисто природные, там мы разведем те разные стороны, которые будут трактовать как о сохранении объективной точки зрения, так и о сохранении впечатлений, которые человек приобретает.
К другим типам подобных аннигилирующихся ситуаций относятся тексты коммуникации. Вот пока идет какое-либо заседание, и мы все свое внимание обращаем на его содержание, а затем кто-то запаздывающий попадает сюда и еще находит это внимание в полном порядке, затем он уходит и у него ничего не остается, — такой неудачный доклад, что в конце концов ничего от ситуации не осталось – вот функциональный тип аннигилирующейся ситуации, который относится к плоскости социально-психологического переживания акта совместного пользования ситуацией.
Третий тип – это адаптирующиеся ситуации. Они существуют до нашего попадания в ситуацию, затем они адаптируются или восстанавливаются после нашего попадания в нее, но в процессе нашего пребывания в этих ситуациях внешние признаки их утрачиваются, ситуации как бы нет. Например, ситуация, когда люди разговаривают о чем-то хорошо им понятном, и в эту ситуацию «врубается» посторонний, и прежняя характеристика коммуникации одного и другого как бы пропадает, затем посторонний уходит и общее согласие восстанавливается. То же самое может происходить и с таким начетчиком-интеллектуалом, который отправляется смотреть, скажем, памятники архитектуры. Он предварительно нагрузил себя всевозможной книжной и прочей вторичной информацией, но когда он попадает к искомому предмету, когда начинается активное хождение, смотрение и переживание, он не находит в себе никакого отклика на то, что он видит, хотя вернувшись к себе в кабинет или в какое-то привычное состояние, ход ассоциаций все же всплывает, но уже задним числом.
Четвертый тип – продуктивная ситуация, которая, наоборот, порождает в нас содержание, которое сохраняется. В человеческом общении это — разговор, в ходе которого рождается взаимопонимание, в отношении какого-то предмета, возникает какой-то образ, и затем он устойчиво сохраняется нами по выходе из ситуации.
Далее (пятый тип) – реализующиеся ситуации. Они таковы, что внешний изначальный смысловой потенциал, с которым мы входим в ситуацию, реализуется, воплощается в нечто иное, и выходя из ситуации мы уже не имеем того, с чем туда пришли. Таковы затраченные силы или же воплощенные переживания, или что-то другое, что мы приносим туда, куда идем и оставляем там.
Шестой тип – виртуальные ситуации, преследующие нас в сознательном активном поведении. Это, как правило иллюзорные следствия переживаний, чувствований, которыми мы не владеем ни в ситуации, ни вне ее. Что-то происходит в данный момент и кажется нам очень важным, предполагает остаться на всю жизнь, но очнувшись или уйдя за порог мы обнаруживаем, что ничего не осталось, что переживания ничего не произвели.
И два других типа. Седьмой характеризует наше сознательное, подсознательное, непреднамеренное участие в ситуации, когда только задним числом, выйдя из ситуации, мы вдруг обнаруживаем, что в нашем сознании осталось некоторое знание.
И, наконец, нейтральные ситуации, в которых вообще ничего не происходит, мимо которых мы проходим совершенно их не заметив.
Перечислив различительные и функциональные типы ситуаций, мы можем сделать несколько замечаний, относительно того, какое эти функции имеют значение для эстетического применения средового подхода.
Самое характерное, что можно было бы отметить – это абстракция независимости функций. Суть и смысл понятия среды состоит в том, что ситуации сохраняются в среде независимо от нашего пребывания в них, попадания в них и порождения этих ситуаций, и от ситуации выхода из них. Основу и фундамент среды составляют как раз ситуации транслирующегося типа.
Только потому, что каким-то образом, либо в силу естественной природной инертности, либо в силу особого устройства механизма социального функционирования, ситуации способны жить, когда мы в них можем попасть, и остаются в своем первозданном виде, когда мы из них выходим. Наличие этого основного пласта воссоздающихся ситуаций и характеризует средовой подход.
Конечно, в искусственной городской среде все ситуации когда-то были порождены, а затем внедрены, и когда-нибудь они либо сами изменятся, либо будут перестроены, реконструированы, переделаны. Но важно, что каким-то образом, каким мы сейчас не оговариваем, функция трансляции является автономной, она являются задающей, именно поэтому мы имеем право говорить, что среда состоит из ситуаций, что они как бы сами существуют и воссоздаются, и можем рассматриваться типы пространственных перемещений, которые свойственны для всякого рода сетевой архитектурной действительности.
Хотя возможна профессиональная коммуникация тех, кто пребывает в ситуации (жители, живущие в городе), тех, кто ее создает (архитекторы, градостроители, дизайнеры) и всех прочих авторов, участвующих в кооперации труда, эта коммуникация относится как бы к особому, верхнему профессиональному слою жизни среды и в рамках средового подхода рассматривается как несущественная, нерелевантная тому, что имеет место в этой среде.
Это первое суждение – абстракция независимости функций трансляции от функциональных типов сред другого вида.
Другие ситуации скорее характеризуют способ участия человека в среде, способ переживания средовой ситуации, и то, как происходит это переживание, я постараюсь рассмотреть далее. И соотнести зафиксированные типы среды с видами знаков, которые вырабатываются в восприятии и с видами способности сознавания, которым мы воспринимаем эти ситуации.
Для того, чтобы сделать следующий шаг в обсуждении, я сопоставлю два ряда понятий, один из которых относится к обычным пространственным представлениям человека, и другой, который относится к действительности  …… сознания.
Для того, чтобы отделить, собственно, функционально определенные ситуации, заданные в перечисленных мной пока понятиях, от тех пространственных образов, ……
……
наши непосредственные пространственные переживания. Тем самым мы установим соответствие, вернее, опишем своего рода пространственную метафизику сознания ибо наши пространственные представления обращаются одновременно двояко: с одной стороны, в буквальном смысле слова, поскольку наш зрительный аппарат как бы служит для …… нашего перемещения в пространстве, и поэтому всякие пространственные понятия ему нужны в утилитарном, прагматическом смысле, и с другой стороны, язык пространственных образов переносного, метафорического плана, который характеризует внутренний мир человека, его мышление и сознание.
И вот, если мы сейчас такое однозначное соответствие между буквальными пространственными представлениями и этими представлениями в переносном смысле установим, то дальше мы сможем говоря на пространственном языке, создать и действительность внутреннего опыта. К чему мы, собственно, и стремимся, ибо нас интересуют среды прежде всего знакового и социально-психологического типов.
Вот для того, чтобы эту метафизику зарегистрировать, можно использовать достаточно простую схему, фиксирующую разные типы оспособления отношения мышления, сознания и ситуации. (рис. 2)

понимание
представление

среда

(рис. 2)

Это будут концентрические круги, внешний из которых будет изображать среду, она предельна и за ней поэтому ничего нет; средний будет изображать ситуацию, а самый маленький – предмет.
Допускается два вида отношения человека и ситуации. Два вида отношений, которые обеспечиваются двумя разными особенностями сознания. Одно отношение – это отношение к предметам, к тому, что «брошено» перед нами, и что отображается человеком его способностью к представлению. Способность к представлению – это способность, благодаря которой мы нечто можем представить перед собой, как в буквальном, физическом смысле – поставить предмет перед собой, так и в ……. логическом смысле, когда мы представляем себе некоторый образ.
Второе отношение, о котором мы можем говорить – это отношение понимания, которое регистрирует нашу включенность в некоторую ситуацию или среду в целом, когда мы не представляем себе никакого предмета, не созерцаем его внешнеположенных свойств, а напротив, воссоздаем в себе осмысленное состояние, которое никак не лимитировано, и которому нельзя поставить в соответствие ни предмет, ни человека, с которым мы общаемся, ни какого-либо воспоминания, относящегося к ним, и никаких состояний понимания, заданных нашим включением в какую-то общность.
Таким образом, мы понимаем некоторые свойства природной среды, в которой мы живем, мы понимаем некоторые черты народной психологии, языка и культуры своего народа в котором мы родились и выросли, не видя его никогда целиком перед собой, но владея этим содержанием.
Таким образом мы понимаем представителей той общности, уже более полной: профессиональной группы или той или иной первичной группы, владей знаками и средствами, с помощью которых мы общаемся друг с другом, и опознаем друг друга, но не всегда мы сможем выразить это в чем-то внешнем, в вещи, в предмете…
Кроме этих типов отношений есть еще и ряд других, крайне важных для нашей логико-пространственной метафорики. Мы будем различать два вида свободы, которой человек обладает: внутренняя, внешняя и ……. И будем строить системы опять в наличии отсутствия (рис. 3).

внешняя
внутренняя
+

+
Оспособление
Способность суждения
Отождествление
Понимание

Отстранение
Представление
Апперцепция
Оестествление

(рис. 3)

В случае с представлением, поскольку когда мы находимся вне предмета, в сам предмет или в ситуацию попасть не можем, мы обладаем
Так вот, в случае с представлением, поскольку мы находимся вне предмета, а в сам предмет или в ситуацию попасть не можем, мы обладаем лишь внешней свободой, мы отстранены от предмета и представляем его. Пространственное состояние отстранения от предмета порождает представление.
В другом случае, напротив, мы регистрируем полную включенность в ситуацию, внутреннее отождествление с ней, и делаем это в форме понимания.
Эти два случая противопоставлены друг другу.
Теперь спросим себя относительно чего вот эту внутреннюю и внешнюю свободу мы регистрируем.
На рисунке это некая граница или то, чем мы эту границу изображаем. Это состояние, которое обладает одновременно внешней и внутренней свободой. Пространственно – это возможность выхода и входа в (из) ситуацию, в переносном смысле – это также возможность включения или невключения в какой-то род отношений, т. е. это «оспособление», ибо здесь мы обладаем полной способностью, а если говорить относительно представления и понимания, то это способность суждения.
Ну и, наконец, четвертое состояние, когда мы не обладаем ни внутренней, ни внешней свободой, по известной оппозиции с другими, это апперцепция, способность обладать неким внутренним опытом, образами и символами без включения в какую-либо ситуацию, это то, что непосредственно воплощено……

…… в той его расчлененности, которую мы приобрели вместе с самим сознанием в процессе обучения и воспитания. Это состояние можно было бы назвать оестествлением.
Здесь мы уже видим, что каждой из позиций соответствует какая-то способность. Теперь эту метафорику можно сформулировать уже в явном виде.
Что такое граница? То чем оперирует способность суждения. Чем оперирует способность суждения? Она оперирует со знаками и со значениями этих знаков, которые не способны суждение, т. е. суждение это есть акт решения по значению какого-то предмета или какой-то ситуации. Судя мы как бы вырабатываем знак или даем определение знака. Именно поэтому всякая граница, разграниченность и оказывается, так сказать, пространственным синонимом логического понятия знака, а способность перемещения становится синонимом способности суждения.
Точно так же внутренние …….., о которых мы можем говорить на языке пространственном, соответствует тому, с чем имеет дело способность понимания, а она имеет дело …… мыслями, которые мы понимаем и которыми мы владеем.
Поэтому такая синонимика – все, что мы в пространственных символах квалифицируем каквнутреннее, то в логических символах квалифицируется как осмысленное или смысл.
Поэтому мы и говорим, что человек не понимает внутреннего смысла, это значит, что он не включен в эту проблематику, он находится вне ее, у него внешний, поверхностный взгляд. Это значит, что он не понимает того, что составляет внутреннее смысловое ядро проблематики. Он может внешне представить себе, о чем идет речь, но он не владеет сутью дела.
Тогда получается такой график (рис. 4):

A(x) = S(┐x);

Знаки соответствуют границам, мышлению соответствует перемещение из одной ситуации в другую: мы посмотрели в окно, а потом двинулись дальше – значит проделано рассуждение, сделан ряд суждений, которые приведут нас в новую логическую ситуацию.
Само …….. суждения соответствует способности наносить границы на некоторое смысловое пространство, остраняет и предоставляет себе мысль, что мы выходим из ситуации и смотрим на нее со стороны и через что мы начинаем понимать смысл.
Поняв все это, мы зарегистрировали ту логическую семантику, которая стоит за естественными, бытовым пространственными представлениями. И вообще все естественно-бытовые представления – это, как правило, представления пространственного типа и лишь метафорически намекают на то, что происходит в сознании в определенном его построении. На самом деле в сознание входят представление, понимание, суждение, апперцепция, знаки, смыслы, значения предметов, а мы говоря о нем так, как если бы внутреннем пространстве. Хотя, где это внутреннее пространство – неясно.
Мы говорим – вот представьте себе…, мы говорим, — мы себе представляем…, мы говорим о некоторых внутренних перемещениях, мы говорим о внутреннем мире, который более сложно или менее сложно устроен. Религиозно настроенные люди говорят, что царство Божие внутри нас. Хотя ясно, что не внутри черепа, как физически ограниченного объема, а внутри какого-то другого пространства, которое нигде в нас, вроде бы, не помещено, но тем не менее мы не испытываем никаких недоразумений говоря на пространственном языке, значит для нас его существование достаточно достоверно.
И вот, что же такое это внутреннее смысловое пространство, в котором все эти ощущения оправданы, об этом мы поговорим в самом конце сообщения. Порка мы просто применяя наивно, на веру то, что естественный ……,
поэтому обыденный опыт сознания вполне, так сказать, правилен, и что наши представления нас не обманывают, и что мы можем говорить о логических идеализированных сущностях… принимая это на веру можно сказать, что функциональные ситуации, о которых я говорил ранее, только по видимости, по этому обыденному пласту являются буквально пространственными, а если осуществить перевод на логический язык, то видно, что это ситуации логические, т. е. относящиеся к действительности мышления, и дальше эти ситуации следует уже трактовать в логических терминах. На этом этапе не будут рассматриваться ни естественные, ни известные исторические представления о городе как книге, которая перемещается по ходу ее прочитывания, которые говорят именно о такой действительности.
Неважно, что и перед чем перемещается: текст ли литературный, развертывается ли страница за страницей или мы как воспринимающие перемещения в среде – характер считывания может быть здесь однонацеленным, по крайней мере, он здесь описывается в одних и тех же понятиях. И эта метафора, свойственная мало-мальски рафинированному восприятию и реализуется в отмеченной мною синонимике.
Заканчивая вторую часть, мы могли заметить одну простую внутреннюю структуру перечисленных функциональных ситуаций. Если мы наличие или отсутствие признаков примем буквально, т. е. в смысле процедуры отрицания, то тогда получается такая своеобразная вещь: если мы примем наличие этих признаков (как и отрицание) буквально и если мы в грубом смысле будем противопоставлять человека (Автора) и поля ситуации, то получится вполне естественная для это типологии вещь, что образ ситуации, объективное, так сказать, строение ситуации, и образ, который человек уносит из нее, оказываются полярно разнесенными. Скажем, ситуации транслирующаяся в этом смысле синонимичны ситуациям нейтрального типа (рис. 5).

Tr=N;        Ad=Vt;

An=X;       Pr=Rl;

(рис. 5)

На самом деле ситуация как бы так и осталась, независимо от того, вошли мы в нее или вышли – она положительна, она есть, независимо от того входим мы в нее или выходим, она все равно такая же. Но именно потому, что ничего не меняется при входе или выходе из нее, при пересечении границы, то сознанием не регистрируется никакого приращения, никакой производной от нашего пребывания в ситуации в сознании не произошло и поэтому она будет восприниматься как нейтральная, а человек в ней как аноним, который никакими признаками не обладает.
В таком классическом, научно-техническом, объективирующем представлении о городской среде так и обстоит: человек выступает как аноним, который сам не обладает никакими признаками, которого не осознает ни с каким личностным свойством любой другой человек, и он быстро перемещается из одной функциональной ситуации в другую, удовлетворяя одну потребность за другой, для него все ситуации в городе известны, ничего нового не происходит и ни одна ситуация никакой образной или какой-либо иной характеристикой не обладает, поскольку само базовое структурное строение среды исходит из того образа горожанина, который описан в антиурбанистической критике.
Собственно в ней город и критикуется за то, что чем более безупречно отправляется каждая функция, тем нейтральнее каждая ситуация для человека и тем нейтральнее каждый горожанин для другого горожанина. В пределе каждая ситуация рисуется предельно нейтрализованной, все горожане – не знающими друг друга, это венец функциональной свободы, но это свобода совершенно бесчеловечная – хорошо ею обладать в отрицательном смысле, т. е. не быть связанным плохо функционирующей ситуацией, но в пределе это …….
То, что происходит в результате, исходит из представления о среде и о человеке как об объектах, из предположения, что признаки могут принимать только два значения, идеализация анонимного гражданина, есть простое следствие того представления, что идеальный город устроен из хорошо действующих функциональных ситуаций.
Далее, точно так же объективно аннигилирующие ситуации будут адекватны неопознанному нами типу ситуации, а адаптирующиеся ситуации будут соответствовать виртуальным ситуациям. И так далее.
Все это говорит о том, что сознание всегда усваивает обратный образ того, как устроена ситуация: если она разрушается от нашего участия в ней, то в нашем сознании остается то, что неизменно.
Вот уже из ряда……… , не вводя никаких определений, никаких…… функциональных типов ситуаций и соотнося пространственные типы с переноснологическими, мы можем отметить это все как……… пространства разговора, интерпретировать разные типы городского поведения в ситуации.
Мне пока важно зафиксировать сам прием, ради которого мы функциональные ситуации определяем и то, как мы переводим пространственные свойства в непространственные, поэтому я дальше не буду на этом останавливаться.

Вопрос: Может ли одна и та же ситуация обладать разными признаками?
О. Г.: Я говорю о ситуации и об участии в ней только одного человека. Поэтому каждая ситуация может иметь много авторов и переживаться по-разному, т. е. быть разными ситуациями, иметь разные признаки. Один признак – один человек…

Вопрос: Ситуация имеет объективный характер по отношению к воспринимающему или какой-то другой?
О. Г.: Они имеют объективный характер с точностью до того, что они транслируются, если механизм трансляции налажен, то тогда они совершенно объективны.

Вопрос.: То же самое, но другими словами?
О. Г.: Вот именно потому, что мы говорим не о природных а о социокультурных средах которые без внимания в них понимающего существа немыслимы, не существуют.

Вопрос об адекватности некоей действительной, объективно существующей ситуации считыванию ее индивидом.
О. Г.: Ответ на Ваш вопрос заключается в самом понятии ситуации. Если бы считывание было абсолютно эффективным, если человек обладал абсолютной информационной емкостью, тогда бы никаких ситуаций не было, он воспринимал бы сразу всю среду целиком. Именно потому, что человек существо конечное, пространственно конченое, оно может в каждый данный момент пребывать только в одной пространственной ситуации, в другую ему надо еще переместиться. И в ситуациях проявляется факт человеческой конечности. Для того среда и расчленена на ситуации человеческого масштаба, где бы он мог пребывать и перерабатывать соответствующий объем информации. Он конечен в своих силах и возможностях, в конце концов. Именно то, что мы рассматриваем ситуации, а не среды, это и выражает факт, я не стал бы говорить – объективной, но жизненной, конечности человека.
Далее несколько слов о различии ситуации и события на основе факта пересечения границы.
И тогда мы можем зафиксировать следующие четыре позиции (рис. 6).

i (внутр.); e(внеш.);
T (опред. для сознания);
┴ (неопред. для сознания)
ОТОЖДЕСТВЛЕННОСТЬ
СИТУАЦИИ ВОВНЕ И ВНУТРИ

T(i)┴(e)/i         —         обмен коммун. типа
T(i)┴(e)/e        —         перемещение
┴ (i)T(e)/i        —         превращение
┴(i)T(e)/          —        преобразование

которыми мы должны отразить уже известные понятия. Мне только важно, чтобы……. из одного ряда и они относятся к одному и тому же ……
Если предмет внутренне самотождественен, внешне же он не самотождественен, т.е. внешнее его положение в пространстве изменяется, и при этом……. как бы отразиться от внешнего ко внешнему, то это – обычное движение, но не перемещение, однако если при тех же предположениях отнесение у нас будет ко внутреннему, то это обмен, и что для нас очень важно, это обмен коммуникативного типа.
Таким образом, перемещение и обмен – это, по сути дела, одно и то же, только когда мы говорим об этом… значит я даю… эту пачку своей жене и если мы без внимания смотрим на саму пачку (начто, чем обмен), тогда это обмен а сели мы говорим, где он происходит, в каких пространствах, тогда это фиксируемое движение, хотя, по сути говоря, объективно происходит одно и то же. Как и в случае с коммуникацией: мы обмениваемся текстами и для нас важны именно тексты, а мы говорим о коммуникации. А если говорить о сегодняшнем сообщении, то мы обратим внимание не на содержание, а на то как все это идет по проводам… как все это происходит. Точно так же обратный случай, если самотождественны это или что другое, тогда мы делаем два других различения: превращение и преобразование.
Когда мы говорим о преобразовании, то мы говорим о том, что некоторые предметы и некоторые структуры преобразуются как бы извне, а когда мы говорим о превращении, то мы говорим о собственном разложении или преформировании предмета.
Мне важно здесь отметить одну простую вещь, что, безусловно, структурный подход, постольку, поскольку он формулировался в практике научно-технического отношения к социотехническим системам, прежде всего в области машинерийной, где машины это устройства чисто внешние человеку, то деятель отдает это собственно деятельным установкам на преобразование каких-то предметов, на преобразование состояний системы, на преобразование какого-то материала этой системы… когда она перерабатывает этот материал – это установка на преобразуемость. За этим стоит целая система… посылок о том, что материал всегда не только может, но и всегда долженбыть преобразован; если в какой-то ситуации или в каком-то месте что-то не в порядке, то нужно принять срочные меры, нужно преобразовать эту ситуацию, улучшить ее. Таким образом, вот этотехническое, или системно-техническое отношение, свойственное системному подходу, связано с некоторым профессиональным оптимизмом, с верой в то, что все проблемы могут быть решены путем принятия каких-то мер, путем выработки проекта мероприятий, путем внедрения какого-то устройства или какого-то замечательного проекта в жизнь – и тогда все изменится. Если в пространстве истории мы переместимся вслед будущему – то это будет процесс.
Вместе с тем, вторая пара характеризует мировоззренчески другое отношение к действительности. Во-первых, оно настаивает на самоценности общения, диалога, коммуникации. Если в случае системного подхода такой рационализм, установка на выработку, на обоснованность проекта, то на возможность выработки проекта – она относится также и к превращенным состояниям сознания, то в средствах подхода подчеркивается обратная функция, не ценность перспективы, а ценность коммуникации. А именно то, что искомое решение или предварительное понимание должно быть выработано в процессе взаимопонимания, должно быть согласием общающихся, а не подчинение логичным авторитетам выполнения проекта. И, соответственно, предметная часть ситуации должна или может быть улучшена насколько это возможно не путем применения внешних усилий, т. е. внедрения в ситуацию и преобразования ее, а только путем естественного превращения ситуации в результате подбора… коммуникативного типа, нахождения взаимопонимания и согласия, выработки обретения той основы, которая может послужить затем принятию решения.
Значит, если в первом случае ставка делается на отчетливость…….. логической концепции, в которую преобразуется решение, то во втором случае – это ставка скорее на традиционные основы сознания, это отсылка к исторической традиции, к ее содержанию, т. е. к тому, что может быть основой для взаимопонимания и коммуникации.
Так вот, средовой подход естественно тяготеет к историзму и подчеркивает ценность традиционных образований, являющихся естественными доминантами, вокруг которых закручивается средовое общение.
Противопоставляя друг другу превращение, с одной стороны, преобразование и перемещение в пространстве с другой, я не хочу настаивать на каком-то антагонизме или даже сугубом логическом различии средового и системного подходов, но мне важно подчеркнуть, что по своей внутренней форме, по внутреннему содержанию средовой подход ближе к действительности дизайна и архитектуры, во-первых, вследствие историчности самих объектов архитектуры и дизайна, формы участия потребностей, пользователей, вместе с тем пребывания в ситуации.
Поэтому нужно сказать, что возникновение на фоне среды зловещей фигуры проектировщика меня как-то не порадовало, в этом смысле, потому что утверждение проектной природы архитектуры , а, во-вторых, нагрузить проектировщика при этом объявить его системным проектировщиком – все это переводит дело в совсем другую сторону, поэтому очень много системных проектов – проектов организации проектирования, которые как правило совершенно равнодушны к естественной средовой жизни объектов и к тому, что, собственно, происходит в процессе средового общения.
Теперь я хочу столь же вкратце рассказать о типах отношений в среде, которые отправляет этот наш превращающийся и общающийся индивид. Все говорит за то, чтобы сделать это в такой типологической форме, с тем, чтобы весь…….. смысл говоримого перевести в комментарий к нему.
В первом случае, в первой типологии, которую я потом сопоставлю со второй, речь пойдет о социальных свойствах среды. Здесь нам понадобится видовое различие между словами «все» и «каждый» (рис. 7).

все
Каждый
+

+
Экзотическая среда
Психическая среда


Социально-групповая среда
Естественная среда
(размещенность)

(рис. 7)

Поскольку это, если мы как-то зафиксируем на этом внимание, не одно и то же, и в этом случае речь идет о типах среды в связи с разного рода социально-психологическими характеристиками, т. е. среда может быть разной для всех и для каждого.
Ясно, что природная среда в буквальном смысле соответствует типу……. Пространственно-временные материальные объекты, которые существуют в силу инертности своего существования, и поскольку речь идет о совершенно отчужденных от нас процессах, они образуют среду, которая совершенно не релевантна отношению к ней человека. Это природная среда в буквальном смысле, но такова же, в сущности, и искусственная среда, которая существует оестествленно, как бы условно-естественно. Это поддерживается скрытой, невидимой нам активностью, таков, например, отмеченный уже идеальный, нейтральный город, где все автоматически осуществляется, работа и обеспечение организованы тоже идеально, где каждый объект для пользования становится как бы естественным и как бы природным (в смысле второй природы). Поэтому такая оестествленная как-бы среда относится к этому нейтральному типу регистрируются после того как все другие типы сред будут зарегистрированы.
Есть такой тип сред, и это прежде всего социально-функциональные среды города, относящиеся к некоторым сферам обслуживания, которые релевантны их групповому потребителю как представителю группы, и которые не релевантны для самого потребителя как лица. Если в первом случае, средовые характеристики такого типа среды будут иметь какой-то параметр размещения, помещенности в среду, т. е. это пространственная характеристика, ну а также возможность посещения этой среды, то в случае социально-групповой среды важна лишь не персональная для каждого относящегося к этой характеристике ситуации, а идет типовая характеристика для потребителя определенного типа. Речь идет о контингенте, который функцией ситуации связан с ней групповыми признаками, а не своими индивидуальными.
Таково большинство ситуаций в системах стандартного обслуживания, если пользоваться известным различием между стандартными и избирательным обслуживанием. Эти ситуации должны быть активны, т. е. узконаправлены, в функциональном смысле, только для типового потребителя. И, наоборот, они остаются нейтральными, в этом смысле, для каждого из индивидов. И поэтому в стандартных системах обслуживания естественна установка на минимизацию затрат времени, на предельную конкретность обслуживания посетителей, стремление к минимизации контактов как с другими посетителями, так и с самими представителями сферы обслуживания и т. д. Установка на предельную нейтрализацию тех предметов и людей, с которыми сталкивается посетитель в системе стандартного обслуживания (так же как и в нейтральном городе, она в то же время означает предельную обесцененность пространственности среды, потому пространство не имеет самостоятельной ценности) в этом смысле, в стандартных сетях обслуживание, в частности транспортное, когда они кладутся в основу города, возникает замечательный парадокс, что установка на минимизацию всех элементов в пределе означало бы сведение всех элементов сферы к нулю. Это конечно идеализировано, оно означает только, что для этого стандартного, нейтрального города , пространство самодостаточной ценности не имеет, оно лишь помеха для перемещения из одной ситуации в другую, а время, которое на это уходит – это «затраты времени», непроизводительно истраченное время. Времяпрепровождение как таковое тоже не значимо. На пространство ни время не являются ценностями, которые были бы неотъемлемы от природы человека. Хотя они и являются в то же время неустранимым свидетельством и поэтому пространственным, и поэтому временным и эта неустранимая характеристика всего живого на земле (в отличие от мертвого) и казалось бы что именно пространственно-временные свойства создали все желания и как-то /…/ с самим фактом жизни, а в то же самое время у этого функционального, нейтрального города установка на обесценивание всего этого.
И поэтому такой тип сред выделяет с одной стороны функцию предмета, а с другой – стандартного потребителя, психологически стандартизованную группу, здесь релевантна для всех, входящих в эту группу, но этот тип сред не релевантен для каждого, в особенности.
Полярная этому типу сред среда, которую условной можно обозначить социально-психологической или просто «психической» средой. Это такой тип сред, который совершенно не релевантен мотивированным социологическим (психологическим) признакам человека, его анкетным или каким-либо другим опросным данным, и который закручивается только в актах  коммуникативного согласия человека с самим собой или одного человека с другим человеком и как-то стихийно возникающие в городе точки тяготения, либо отмеченные какими-либо социальными характеристиками, эстетического или исторического свойства, либо же иногда возникающие на совершенно неожиданных местах, которые отличаются только актами внутреннего общения и потому эти акты теснейшим образом связаны со временем вообще и со внутренним сознанием человека, ибо внутреннее время человека измеряется актами согласия разногласия в коммуникациях, вступления в контакт и выхождения из контакта. В то же время события возникновения связи и разрыва времени этого состояния означаются предметами, входящими в ситуацию или самими ситуациями и потому эти ситуации становятся как бы отметками на внутреннем времени или часами, которые его организуют и которые его просто создают. Поэтому можно сказать, что ситуация такого типа – это своего рода городские часы, расчленяющие внутреннее время горожанина. Надо сказать, что различие, в подчеркивании ценности времени или наоборот – в обесценивании его, оно и для города в целом – имеет место: если нейтральный функциональный город, он кстати, парадоксален еще в одном смысле: поскольку все-таки пространство неустранимо, то сокращение времени приводило бы к идеалу абсолютно однородного, гомогенного города, когда в каждой его точке, либо в каждый данный момент точно было бы удовлетворить любую потребность, т. е. все ситуации функционально тождественны.
Для ситуаций обратного типа город, наоборот, представляет из себя пространство непревышенных возможностей, где в каждой точке можно удовлетворить только какую-то одну определенную потребность и только в какое-то одно определенное время. Именно поэтому одно пространство и время нагружают какой-то определенной ценностной нагрузкой и характерно, что этот тип ситуаций сугубо субъективен так как он относится ко внутреннему времени человеческого существования.
И наконец, тип среды, который одновременно релевантен для всех и доля каждого. Такое может быть, если мы уже по внутренним структурам и времени сознания настраиваемся, если мы это регистрируем… это как бы набор средств, который как бы не желает быть внутренним пространством или внутренним миром. Это то, что характеризует не групповую, не индивидуальную, а родовую природу человека, его включенность в какой-то род, либо в человечество вообще, либо в народ в целом, т. е. то, что как бы тождественно в нас друг другу совершенно безотносительно к нашей собственной активности, к нашему желанию или нежеланию понимать друг друга, то, что составляет собственно пространство человеческого существования. Декарт называл его Lumen Natural сверхъестественным светом, в котором внутренние процессы – мышление… это то, где мы перемещаемся ясным взором – идеал ясности и отчетливости предполагает, что мы видим ясно при каком-то свете. Метафорически это – как бы светящееся пространство, в котором мы видим, внутренне созерцаем предметы, в котором мы перемещаемся делая суждения и расчерчиваем границы того внутреннего передвижения в отличие от внешнего, откуда мы отталкиваемся.
И это не какая-то таинственная метафора в том смысле, что по оппозиции признаков признаки мы берем вполне конкретные различения. И среды, отличаемые сначала, тоже тогда полнее, больше субъективируются при рассмотрении, потому что само наличие ряда рассмотрения свидетельствует о том, что пределом его является не только в какой-то мере полное но и содержательно-естественное, то, если сначала мы говорим о чисто природной среде, затем мы посредством функциональной принадлежности социальной среды, релевантной каким-то группам, затем – о психологической среде, релевантной только актам внутреннего общения и взаимопонимания, то, наконец, мы видим тоже релевантный человеку тип среды, то это мы можем объяснить пространством внутреннего мира, которое и позволяет нам внутренне ясно (во внутреннем свете) как-бы созерцать все происходящее вокруг.
Если социальная среда противоположна психической среде, т. е. одна релевантна только для групп, а вторая – только для каждого, причем так, что каждый противостоит каждому как лицо, то вот эта графическая среда внутреннего мира противопоставлена только природной среде.
Ясно, что именно она как предельный тип является предпосылкой средового созерцания как для… открытых типов. Когда мы говорили в предыдущей картинке о границе, о внутреннем и внешнем, о мышлении как перемещении, о пограничных знаках и т. д., то там для нас вопрос о том, что же это за внутреннее пространство остался открытым, т. е. где эти внутренние мыслительные акты происходят (там все-таки имеет дело непосредственно…), что в данном случае мы можем сказать, что эта синонимика логического и «механического» опыта возможна только потому, что этот механический опыт перемещения в массах тел в личном пространстве происходящий в естественной среде, еще раз дополняется социальной и психологической коммуникацией в соседствующих средах и может быть реализован и возможен логически в этой вот «предметной» среде, которой может быть город.

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal

Добавить комментарий