Саймон Г. Науки об искусственном. М.: Мир, 1972.

Автор: Генисаретский О.И.
Источник публикации: Архив автора
Искусственными, или адаптивными, автор называет А-системы, которые “таковы, каковы они есть, лишь потому, что вынуждены были для достижения определенных целей и решения определенных задач приспосабливаться к требованиям внешней среды” и “подвергались внешним влияниям”. И, соответственно, проблему искусственности он видит в том, чтобы, с одной стороны, “понять, каким образом вообще можно делать эмпирические утверждения о системах, которые были бы совсем иными, если бы изменились внешние условия их существования” (с.5), имея в виду, с другой стороны, что здесь мы имеем дело “не с непреложно данным, а с условным и зависящим от обстоятельств — не с тем, каковы вещи, а с тем, какими им следует быть, — короче говоря с «конструированием»”. Причем, эмпирическая познаваемость А-систем и их сконструированность или, говоря старым языком, тварность, представляются автору связанными не случайно — по его мнению “возможность создания науки (или наук) о конструировании в точности соответствует возможности создания наук об искусственном: если возможно одно, то возможно и другое” (с.7).

Для подобной постановки проблемы искусственности характерно следующее:
а) Это постановка методологическая, поскольку в ней говорится о возможности создания науки и о возможном ее содержании, а не о том, что такое искусственное само по себе, хотя, разумеется, и об этом тоже. И не просто методологическая, а наивно методологическая, ибо речь все же идет о создании эмпирической науки и больше не о чем.
б) Это постановка теоретико-деятельная, поскольку А-системы рассматриваются как сконструированные или как конструирующие, или даже как самоконструирующиеся, т.е. берутся не в естественном только ключе, а сквозь призму сопряженной с ними деятельности — в данном случае, правда, это только конструирование.
в) Однако, поскольку отношение эмпиричности и конструктивности А-систем не задано в средствах методологической рефлексии, а лишь намечено ассоциативно, содержание проблемы искусственного остается не достаточно ясным и постоянно двоится между первым и вторым моментами; то речь идет о возможности эмпирического изучения А-систем, то о возможностях их синтеза, конструирования.

Общая идея отношения этих двух сторон дела сформулирована Саймоном довольно ясно: утверждается, что при любых обстоятельствах “эмпирическое содержание явлений (т.е. все те необходимости, которые не видны из-за кажущейся свободы выбора) вытекает из неспособности поведенческой системы идеально приспособиться к окружающей среде, т.е. из-за пределов ее рациональности…” (с.6). Приводя эту формулировку, автор ссылается на свою книгу “Модели человека”, увидевшую свет в 1957 г., и пользуется при этом своей же старой терминологией, говоря “поведенческая система”, вместо “искусственная система”, и “свобода выбора”, вместо “конструирования”. С учетом этих терминологических замен мысль автора можно пересказать так: поведение искусственных систем рационально, но до некоторых пределов, заданных способностью системы приспосабливаться к своей внешней среде; иррациональность их поведения есть следствие невозможности “идеального” приспособления; возникающее отсюда неравновесие между системой и ее средой проявляется в том, что на систему действуют некоторые неконтролируемые ею силы, что она вынуждена функционировать в неконтролируемых условиях, действующих с вынуждающей необходимостью; самой системе эта необходимость “не видна из-за кажущейся свободы выбора”, но для ее исследователя она может быть дана в форме “эмпирического содержания явлений”; таким образом, эмпирическое знание об искусственных системах одновременно и возможно, и необходимо в силу невозможности “идеальной адаптации”, эмпирическое есть и следствие иррациональности, и форма преодоления ее. В самой формулировке автора все это скрыто из-за нечеткого различения внутренней и внешней точек зрения и нерефлектируемого перехода между ними, хотя далее он сам применяет это различение для схематизации понятия искусственного. Это еще одно проявление наивности саймоновской методологии.
Отметим также, что различные уточнения предиката “искусственный”, предлагаемые автором, с одной стороны, неэквивалентны друг другу, а с другой, не являются независимыми и порою перекрывают друг друга. Таковы, например, применяемые им как синонимы “созданное человеческой деятельностью”, “сконструированное или собранное из частей”, “обладающее желаемыми свойствами”, “должное с точки зрения достижения определенной цели или выполнения определенной функции”, “характеризуемое нормативно, а не описательно”.

Однако, схематизируя понятие искусственности, Саймон пользуется другими абстракциями. Различив внешнюю и внутренную среду А-системы, и задав на нем упорядоченное отношение адаптации таким образом, что определяющей всегда является внешняя среда, автор далее неявно определяет назначение, цель или функцию системы как соответствие внешней и внутренней среды. Причем условия различения этих двух сред специально не рассматриваются. По этому поводу лишь утверждается, что “возможность подобного разделения в большей или меньшей степени присуща всем сложным и большим системам, как естественным, так и искусственным” (с.16). Что же касается необходимости подобного разделения, то она, по мнению автора, носит прагматический характер: “первое преимущество разграничения внутренней среды от внешней при изучении адаптивных или искусственных систем заключается в том, что оно часто позволяет предсказать поведение системы лишь на основании ее целей и характеристик внешней среды при минимальных предположениях о характере внутренней среды” (с.17). Легко догадаться, что “упор на внешнюю среду” Саймон рекомендует в ситуациях эмпирического исследования А-систем с внешней точки зрения и тогда А-система исследуется как “черный ящик”. Однако такое же право на применение имеет и “упор на внутреннюю среду”: “В очень многих случаях ответ на вопрос, добьется ли система поставленной цели, приспособится ли она к внешним условиям, зависит от отдельных характеристик внутренней среды … Как правило, конструктор стремится изолировать внутреннее содержание системы от внешнего окружения ее так, что инвариантность отношений между внутренней средой и целью сохраняется, невзирая на изменение большинства параметров, характеризующих внешнюю среду… Подобной квазинезависимости от внешнего мира можно добиться различными видами пассивной самоизоляции с помощью отрицательной обратной связи…, упреждающей адаптации или различной комбинацией этих методов” (с.18).
Таким образом, адаптивным приоритетом обладает та среда, с которой идентифицирован актор-исследователь или актор-конструктор — задача эмпирического исследования — соотноситься с приспособлением системы к внешней среде, а задача конструирования — с приспособлением внутренней среды.

При таком понимании сути ясно, что наибольший интерес представляют именно те “инвариантные соотношения”, которые могут иметь место между этими средами и которые определяют содержание третьего члена представления, а именно назначение-цель-функцию. “…можно надеяться на то, — заявляет Саймон, — что нам удастся совместить достоинства указанных (т.е. внешнего и внутреннего — О.Г.) подходов, основанных на представлении самоприспосабливающейся системы как совокупности целей, внутренней среды и внешней среды. Можно надеяться, — продолжает он, — что мы сумеем охарактеризовать основные свойства системы и ее поведения, не вдаваясь в подробности устройства как внешней, так и внутренней среды. В перспективе, — заключает автор, — видится создание такой науки об искусственном, которая в самом факте относительной простоты взаимосвязи внешнего и внутреннего найдет основной источник абстрагирования и обобщения” (с.18). Такова методологическая перспектива искомой области знания, намеченная из противопоставления внешнего и внутреннего.
Отметим, что уже по ходу описания данной методологической схемы мы видим ее аккумулирующую силу в отношении предмета кибернетики: две основные идеи этой точки зрения, как квалифицирует кибернетику Саймон, — идея черного ящика и идея обратной связи — оказались вырожденными случаями понятия А-системы. Другой важной особенностью данной методологической схемы является то, что прямым ее следствием является теория функциональной эквивалентности: поскольку соответствие конвертивных сред не является однозначным, одна и та же цель может быть достигнута принципиально многими путями, а одна и та же функция выполнена средами с разной структурой.

Вернемся теперь к обсуждению вопроса о пределах адаптации или — что у Саймона одно и то же — пределов рациональности. В условиях адаптивного приоритета внешней среды следующие слова автора вполне справедливы: “поведение системы лишь частично отвечает поставленной цели, частично же оно отражает ограниченные возможности внутренней среды”, в благоприятной обстановке мы, наблюдая за системой, узнаем для чего она была предназначена, каковы были ее цели или функции, во враждебной же среде мы выясним и кое-что относящееся к ее внутренней структуре, точнее говоря, к тем ее аспектам, которые оказывают решающее влияние на ограничение возможностей системы” (с.22). Таким образом, если на стороне среды, обладающей адаптивным приоритетом, мы имеем “необходимые ограничения”, то на обратной стороне — “ограниченные возможности”. Идеальная адаптация невозможна и поведение системы неминуемо иррационально в какой-то мере.
“Следовательно, рациональность не определяет поведения. В пределах рациональности поведение абсолютно гибкое и приспосабливается к возможностям, целям и знаниям. Поведение же, напротив, определяется иррациональными элементами, устанавливающими границы рациональности”. Эта автоцитата Саймона из книги “Административное поведение” заканчивается далее словами об одной из важнейших задач науки об искусственном: вообще, а не только о науке руководства и организации: “Теория организационного управления должна заниматься пределами рациональности и тем, как организация воздействует на пределы рациональности действий принимающего решения лица” (с.22). Иначе говоря, теория А-систем должна изучать пределы рациональности поведения и то, как организация их влияет на рациональность решений, принимаемых акторами А-системы.

Хотелось бы, однако, добавить, что выдвинутый самим же Саймоном идеал науки об искусственном, основанный на “представлении самоприспосабливающейся системы как совокупности целей, внутренней среды и внешней среды”, предполагает, как бы мы сказали, инвариантность адаптивного приоритета, а тем самым понятие рациональности следует мыслить не только для случая приоритета внешней среды, но и (а) для случая приоритета внутренней среды и (б) для случая инвариантного приоритета. Понятие поведения, удовлетворяющее подобному пониманию рациональности, введено нами в работе “Методологическая организация системной деятельности”.

Методологическая ориентация данной теории проявляется также и в том, что понятие А-системы используется не только для описания возможных объектов исследования или конструирования, но и для описания средств этих деятельностей. “Искусственные системы … обладают некоторыми свойствами, делающими их особенно удобными для упрощенного моделирования. Возможность сходного поведения систем с различным внутренним устройством особенно полезна, если нас интересуют относительно те аспекты, которые вытекают из организации частей, независимо почти от всех (за малым исключением) свойств индивидуальных составляющих” (с.27). Возможность моделирования здесь не просто постулируется — как обычно это делается со ссылкой на эмпирические примеры, — а доказывается введенной методологической схемой: “искусственный объект имитирует реальный (т.е. объект изучения — О.Г.), ибо по отношению к внешней системе он проявляет те же свойства, что и настоящий, приспосабливаясь при одинаковых целях к сравнимому многообразию внешних задач. Такая имитация становится возможной ввиду того, что различные физические системы (точнее говоря, различные естественные системы — О.Г.) можно организовать так, чтобы они обнаруживали практически идентичное поведение” (с.23). К сказанному остается добавить — на тот же манер, что и ранее, — что роль “моделирующей среды” при изучении поведения в принципе может играть не только внутренняя, но и внешняя среда.
Теперь переходим к вопросу, ради которого мы столь подробно до сих пор перебирали содержание “Науки об искусственном”, к вопросу о том, почему Саймон интуитивно сблизил и почти отождествил понятия адаптивности и искусственности. Не уставая повторять, что “то, что мы отнесли к разряду искусственного, остается частью природы” и что “искусственное не может игнорировать или нарушать законы природы”, наш автор все же находит нужным “уточнить, что именно мы имеем в виду, когда говорим, что нечто «подчиняется» естественным законам” (с.11). И нам, в данном случае, хочется того же самого. Но ровно на следующей странице эта ответственная тема подменяется другой, на мой взгляд, совершенно не адекватной первой: “И коль скоро научное исследование призвано охватить все эти объекты и явления, в которых воплощены не только законы природы, но и человеческие цели, необходимо научиться связывать эти две разноплановые составляющие” (с.12). Спору нет, нужно научиться и этому, однако ясно ведь, что умение такого рода не равнозначно пониманию того, что значит, “что нечто «подчиняется» естественным законам”. Но что же это значит, в самом деле?
==
Подчинение — это отношение между деятельностью и объектом, с нею сопряженным, отношение, являющееся содержанием процесса приспособления, смыслом и конечной целью его. Но даже если понимать под приспособлением конвертивный процесс, в котором взаимоприспосабливаться будут обе среды А-системы, то и тогда оно не будет совпадать с подчинением, ибо ни внешнюю, ни внутреннюю среду в смысле Саймона нельзя считать объектами. (Или иначе, нельзя считать, что какая-то из них обладает полной информацией о дополнительной к ней среде: это, собственно, имеется в виду, когда говорится о пределах адаптации и иррациональности поведения, причем, дефицит информации в данном случае неустраним или, иначе говоря, он не только отрицателен, но есть следствие того, что граница между внешним и внутренним — это информационный фильтр, преобразователь, неустранимый посредник).
Та модель, которой пользуется А-система, лишь частично отражает объект деятельности и поэтому поведение ее рационально только частично. Рациональность поведения — и осмысленность деятельности + истинность знания — одно ли и тоже?
Неопределенность отношения между дополнительными средами системы означает, кроме того, и неопределенность отношения деятельности и ее объекта: само это отношение можно мыслить определенно лишь условно, в пределах некоторой не до конца ясной абстракции. Причем эти неопределенности суть источники как свободы деятельности (в данном случае речь идет о функциональной эквивалентности и о свободе от материала), так и ее необходимости — средовых ограничениях .
Каждый акт поведения происходит в какой-то конкретной ситуации, которая не только не совпадает со средами А-системы, но и не является только их частями, а включает в себя всегда нечто такое и принадлежит чему-то такому, что не имеет никакого отношения к данной А-системе, но образует тем не менее ее избыточное окружение. Избыточность ситуации создает иллюзию конкретности, скрывающую за собой простоту собственно А-процесса.
Имея в виду различие, аналогичное различению подчинения и приспособления, говорят сразу и о структуре (организации) системы и об информации о среде, которой она располагает, допуская следующие возможные несоответствия: дезадаптивное несоответствие структур и дополнительных сред, информационную неопределенность и несоответствие структуры системы и имеющейся у нее информации.

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal

Добавить комментарий