PROMETA

НАУКА И УМНОЕ ДЕЛАНИЕ .1967.

При восхождении из сердца в ум происходит разворачивание сознания, смыслообразование. Порядок его важен. В отличие от исторической феноменологии сознания у Гегеля, восточно-европейская патристика дала внутренне самоуглубляющее свитие и развитие сознания при собирании ума в сердце.

«Ученый, — писал В.И. Вернадский, — бросает научную работу, и она теряет для него значение, когда для него является сомнение в аксиоматическом положении о реальности мира и его законосообразности, только при признании которых возможна и приемлема для человека научная работа…

В истории науки нередко наблюдается такое сомнение под влиянием глубоких религиозных и философских переживаний, связанных с отрицанием ценности или реальности мира. Особенно религиозное самоуглубление — в таком аспекте вызывало прекращение этой работы».

Из этого утверждения далее выводится следствие о том, что в повседневной научной работе «некоторые части философской работы неизбежно должны оставаться в стороне»; а именно — «в стороне должны оставаться все течения философии, для которых исчезает реальный мир, изучаемый наукой». Слова эти — пример отрицательного отношения к повседневной самоуглубленности — странно звучит в устах человека, добросовестного настроенного к философии и религиозности.

При этом сам В.И. Вернадский считал, что научная работа значительно помогает человеку в поддержании «искренности его жизни, целостности его духовной личности». Красоту и силу умственной деятельности усматривал он в искренности мысли, а не многофактичности или систематичности.

«Не производится ли за счет мысли и регрессивный ход человечества уменьшением волевого напряжения, желания человека понять окружающее?».
«Сомнение — великая сила … и создало то лучшее, чудное знание, которое еще так мало доступно большинству Человечества… Наука должна дать такую цель, которая бы вполне  удовлетворяла скептический ум, чтобы сомнение свободно здесь гуляло, и даль оставалась».
«Наконец, к соображениям нравственного характера для меня и для научной работы вообще представляются незыблемыми и не допускающими искажения человеческой личности».

Очевидно, что критическое отношение к религиозному самоуглублению в его отрицании ценности или реальности мира не было у Вернадского невнимательным, непонимающим и незнающим отношением. В чем же тут дело?
Следует различать два способа участия внутренних умных деланий в научном, объективирующем и представляющем мышлении:

— опосредованное личностью  мышление (как постоянным условием его),

— и непосредственно действующее в мышлении, как рабочие действия.

Это положительные формы участия, кроме которых бывают и отрицательные, лишающие само мышление смысла и на них именно указует наш автор. И они также нуждаются в изъяснении и исследовании.

Судя по доступным мне данным, В.И. Вернадский принадлежал к тому типу творчески мыслящих людей, у которой личность посредовала действие углубленных процессов. (Хотя необходимо еще установить, как понималось у него соотношение личности и человека и, может быть, если это синонимы, то опосредование перерастает в отъемлемость, а это уже особый случай).
Этот первый опыт участия внутреннего делания в объективирующем мышлении вообще распространен чаще, чем первый, ибо духовно личность разработана и известна более мышления. Почти очевидно, что личность мыслит, очевидно — в силу ряда культурно-исторических обстоятельств христианской культуры.  […]

«Молись и мысли все, что хочешь, и мысль твоя окажется молитвою», — сказано в «Откровенных рассказах странника». Этого так же мало, как и много. Много, ибо внутреннее делание дошло тут до вопросов нис-по-ведения в мир, пусть мыслимый только; мало, ибо само нисходящее здесь никак не разработано парадигматически. Поскольку проблему отношения человека, мира и Бога поставила Церковь, то в задачи христианского богословия естественно включилась разработка вхождения во все плоти: и в плоть мыслителя.

На ином языке говоря, — это задача религиозного претворения культуры.
Если, допустим, собранный в сердце ум распадается при исхождении из сердца и возвращении в себя, то понимание деления его зависит и от устроения ума, а не только от дел молитвенных сердца. Отделившийся от сердца ум делит всеединство сердечной благодати, а она делится. Так ли, а если так, то как?

Упреки В.И. Вернадского религиозному самоуглублению справедливы в том отношении, что ни научная мысль, ни религиозное вдохновение часто не умеют связать себя творческой связью, положительно обогащающей их обеих. Случаи религиозной изоляции и замыкания сознания не являются только необходимостью дела, но несут также и много случайного.